Однако этим имевшийся у Германии танковый парк отнюдь не ограничивался. После боев во Франции в 1940 году немцами в качестве трофеев было захвачено около полутора тысяч (!) французских пушечных танков – 160 тяжелых В-1 и В-Ibis, 300 средних «Сомуа» S-35, 870 легких «Рено» R-35 и R-40, 600 «Гочкисов» Н-35 и Н-39 и около полусотни FCM-36. Это были весьма неплохие для того времени машины с сильной броней (до 45 мм даже на легких танках) и удачной компоновкой (некоторые западные историки утверждают, что компоновка Т-34 была заимствована именно у французских машин).
Тем не менее большинство этих танков (в отличие от чешских) не было направлено на «штатные должности» в танковые дивизии – их оставили в тыловых, охранных и учебных частях, либо «внештатно» оснастили различные моторизованные подразделения и отдельные танковые батальоны. Проследить судьбу большинства французских машин невозможно, как и выяснить их число на Восточном фронте – известно лишь, что 211-й танковый батальон, действовавший в Финляндии, имел в своем составе 58 «Гочкисов» и «Сомуа», а в 102-м танково-огнеметном батальоне, приданном группе армий «Юг», имелось 30 тяжелых В-Ibis.
В армиях восточноевропейских союзников Германии числилось еще около 500 пушечных танков (не учитывая древние «Рено» FT 17). Итак, 16 тысяч советских пушечных танков против 7 тысяч аналогичных по классу машин, имевшихся в распоряжении Германии и ее восточноевропейских союзников. Как мы видим, имеет место превосходство в два с лишним раза – но не в пять-семь раз, как нас пытались убеждать!
Почему же немецкие танкисты так неохотно использовали трофейные французские танки, несмотря на их превосходство (по табличным показателям) над немецкими машинами? Очевидно, потому, что «французы» не обладали некими необходимыми качествами – например, достаточной скоростью и дальностью хода, удобством работы командира и экипажа. Ведь боевая эффективность танка не ограничивается калибром пушки и толщиной брони. И для советских танков это столь же справедливо, как и для французских.
Поэтому давайте быть честными и если сравнивать, то сравнимые показатели, а не выбирать те, которые нам удобны и приятны. Если уж мы осуждаем советских историков за то, что они выбирали для сравнения только «средние и тяжелые» танки обеих сторон или лишь танки «новых моделей» – не стоит играть в те же самые игры, но в другую сторону.
А теперь перейдем к главному вопросу: можно ли сравнить боевую ценность советских и немецких танков? Не по формальным табличным показателям (скорость хода, толщина брони, калибр пушки), а по качественным характеристикам, формализовать которые бывает чрезвычайно трудно.
И опять нам на помощь приходит универсальный параметр – трудоемкость производства той или иной машины. Согласно данным англичанина Дж. Форти, собранным в немецких архивах, в 1943 году для изготовления одного танка «Тигр» немцам требовалось около 300 тысяч нормо-часов; производство «Пантеры» обходилось «всего» в 150 нормо-часов [209] . Да, ни «Тигр», ни «Пантера» не являлись основными танками вермахта; последняя стоила примерно на треть дороже «тройки» или «четверки» (и в два с лишним раза дешевле «Тигра»). Соответственно, трудозатраты на производство Pz.III и Pz.IV должны были находиться в пределах 100–120 тысяч нормо-часов.
В то же время на производство одного Т-34 в январе 1943 года на Уральском танковом заводе тратилось 5100 нормо-часов, а с учетом всех смежников – 17 600 нормо-часов [210] , то есть в 6–7 раз меньше, чем на его немецкий аналог. Конечно, со временем немецкие машины становились дешевле – но и Т-34-85 в 1944 году уже «стоил» (без смежников) всего 3521 нормо-час.
С этими цифрами можно спорить и приводить другие расчеты, но некий приблизительный порядок они дают, хорошо объясняя, почему немцы за 1941–1945 годы выпустили танков и САУ… не в семь и даже не в пять, но всего лишь в три раза меньше, чем Советский Союз. Затратив на это, между прочим, гораздо больше промышленных ресурсов – которых у них и было больше, чем у СССР.
Ну и, наконец, огромное значение имеют сроки «отработки» того или иного образца техники от начала проектирования до запуска в серию. Очевидно, что чем дольше идет работа над машиной, тем совершеннее она окажется. Широко восхваляемый ранее и едва ли не чаще ругаемый ныне Т-34 действительно обладал массой недостатков. Исправить их в серийном производстве при условиях, исключающих снижение выпуска, не удавалось вплоть до 1944 года.
А если бы эта машина создавалась не в авральном порядке, а тщательно и неторопливо, как это делали немцы с Pz.III и Pz.IV? На разработку – не год, а два-три, на организацию массового производства – столько же, с последовательным выпуском нескольких экспериментальных малосерийных моделей. И в итоге получили бы мы «лучший танк Второй мировой» не к началу войны, а аккурат к Курской битве… если бы она вообще состоялась при этом варианте развития событий. В этом смысле весьма показательна судьба куда более удачных и сбалансированных моделей – Т-34М и Т-50. Первый из них в серию не пошел вообще, второй был выпущен малой серией из-за трудностей с переналаживанием производства, хотя не уступал «тридцатьчетверке» по большинству параметров и при этом был не только дешевле ее по сметной стоимости, но и гораздо удобнее в эксплуатации.
Итак, мы пришли к выводу, что простое сравнение количества той или иной техники не отражает реальной боевой ценности этой техники и не дает нам истинного соотношения сил. Несмотря на большее количество танков или самолетов, Красная армия в 1941 году не только не превосходила вермахт в техническом оснащении, но существенно уступала ему, по ряду показателей – в разы.
Однако возникает другой вопрос: а можно ли было даже при имеющихся возможностях организовать производство техники более эффективно? Не «масло вместо пушек», но хотя бы «грузовики вместо танков». Ведь советские механизированные войска явно оказались перегружены бронированной техникой при катастрофическом недостатке колесного автотранспорта – это признают практически все современные историки от «либералов» до «сталинистов».
Легко быть умным на бумаге, задним числом, уже зная, где надо было подстелить соломку, но при этом не представляя себя множества объективных, но неявных факторов, влиявших как на принятие тех или иных решений, так и на их практическую реализацию. Приведем пример. Стоимость танка КВ составляла чуть менее миллиона рублей. Всего с 1940 по 1943 год было произведено более трех тысяч таких машин – которые тем не менее не оказали заметного влияния на стратегическую ситуацию на фронте. Очень легко сделать вывод, что танки вообще не требовались Красной Армии, а их строительство являлось, выражаясь современным языком, «попилом» – бессмысленной тратой денег, которые с куда большим смыслом можно вложить во что-то более осмысленное. Например, в строительство флота.
Несложный арифметический подсчет показывает, что на деньги, сэкономленные при отказе от строительства тяжелых танков «Клим Ворошилов», можно было построить как минимум 20 крейсеров типа «Киров» (по 60 млн. рублей), 50 эсминцев проекта 7 или 7У (от 15 до 20 млн. руб. в ценах 1939 года), 120 быстроходных тральщиков типа «Фугас» (от 4 до 5 млн. рублей на 1939 год) и на остаток – полтысячи торпедных катеров типа Г-5 (по 300 тысяч рублей). Такая армада вполне позволяла не только установить полный контроль сразу над Балтийским и Черным морями, но и – что немаловажно – легко очистить Финский залив и балтийские фарватеры от вражеских мин. А не боясь ни мин, ни подводных лодок противника, имея возможность беспрепятственно снабжать любые прибрежные базы (Таллин, Ханко, Моонзунд, Севастополь), флот мог бы существенно изменить ход войны на прибрежных флангах…
Понятно, что все вышесказанное – не более чем благие пожелания и умозрительные расчеты. Чтобы построить и эффективно использовать описанную армаду, нужны не только деньги, но и производственные мощности (не только судостроительные), квалифицированный персонал, подготовленные моряки, достаточное количество вооружения и аппаратуры, в том числе высокотехнологичной – например, РЛС и приборы управления огнем.