По всем этим пунктам, «являвшимся предпосылкой советского правительства для присоединения к Пакту трех держав», Молотову было отказано.

Далее в ноте перечисляются другие примеры враждебного отношения СССР к Германии в политической и военной сфере – поддержка путча в Югославии, настраивание Турции и Румынии против Германии и, наконец, сосредоточение против Германии на западных границах «не менее 160 дивизий» (! – Д.Х.).

Заканчивается Нота так:

«Вопреки всем взятым на себя обязательствам и в грубом противоречии своим торжественным заявлениям советское правительство заняло позицию против Германии.

Оно не только продолжало свои направленные против Германии и Европы попытки разложения, но еще усилило их с началом войны; оно во все усиливавшейся степени с враждебностью направляло свою политику против Германии и сосредоточило все свои военные силы у германской границы с готовностью быстрого нападения.

Тем самым советское правительство изменило своим договорам и соглашениям с Германией и нарушило их… Поэтому Фюрер теперь дал приказ германской армии выступить против этой угрозы со всеми имеющимися в ее распоряжении средствами. Германский народ сознает, что в предстоящей борьбе он выступает не только на защиту родины, но что он также призван спасти весь культурный мир от смертельной опасности большевизма и проложить путь к истинному социальному возрождению Европы».

Разумеется, фюрер врет по поводу собственных целей. Риторика Гитлера насчет спасения культурного мира от большевизма была такой же подставой, как и соответствующие декларации Сталина о спасении мира от фашистской угрозы. От себя ни тот, ни другой мир спасать не собирались.

Но цели и политика Сталина обрисованы в этом документе достаточно верно. Весной 1941 года Германии следовало весьма серьезно опасаться за свою безопасность. И уж никак не стоило полагаться на обещания Сталина соблюдать договоренности с Гитлером. При всем желании Гитлера рано или поздно расправиться с Советским Союзом время для расширения «немецкого жизненного пространства» на Восток, если допустить, что именно этим он намерен был заниматься, было выбрано крайне неудачно. Европа захвачена, но не замирена и не освоена. Англия заблокирована на острове, но перспективы победы над ней весьма проблематичны. Зато на горизонте светится очень реальная перспектива войны с Америкой. А на востоке нависает Сталин, откровенно плюющий на любые соглашения и сосредоточивший на границе 5-миллионную армию в последней стадии готовности к нападению. В этих условиях начало войны на два фронта было отчаянной, и как показал опыт, безнадежной попыткой Гитлера переломить ситуацию.

Вообще-то нарушение Советским Союзом откровенно преступного договора с Германией 1939 года можно было бы только приветствовать, если бы целью было предотвращение войны в союзе с Западом. Увы, цели Сталина были диаметрально противоположными.

Итак, нападение вермахта летом 1941 года было изначально превентивным в стратегическом смысле. Оно предупреждало очевидное и неминуемое нападение Сталина в ближайшем и вполне обозримом будущем. Но превентивным в краткосрочном, тактическом смысле оно стало де-факто, неожиданно для немецкого руководства, обнаружившего только задним числом, какой опасности им удалось в тот момент избежать. Впрочем, эта удача не помогла Германии в конечном счете выиграть войну.

Тактическая ошибка Сталина в расчетах сроков нападения оказалась исторически преодолимой, стратегическая ошибка Гитлера в выборе союзника – фатальной.

Андрей Морозов. Si vis расем para bellum

Неготовность Советского Союза к войне и «ошибки сталинского руководства» стали общим местом практически всех исторических исследований, касающихся начального периода Великой Отечественной войны. Но так ли была беспомощна Красная армия? Не она ли смогла остановить немецкий вермахт, разгромивший Польшу за месяц, Францию – за шесть недель, наголову разбивший английские войска во Франции, Греции, на Крите и в Африке? Потерпел ли Советский Союз большее поражение, чем оккупированная Польша? Капитулировавшая Франция? Англия, молившаяся о вступлении в войну США? Почему первые тяжелые бои советских войск с силами всей объединенной Европы должны считаться позором, а не подвигом?

Началом активной подготовки к советско-германс-кой войне для обеих враждующих сторон можно считать 1940 год. Отсутствие ясных результатов советско-германских переговорах осенью этого года подстегнуло разработку немцами плана войны против СССР, той самой «Барбароссы». Гитлер хотел не просто получать от СССР нефть и хлеб. Он хотел, чтобы они стали немецкими, чтобы за них не надо было платить продукцией немецкого машиностроения. Трудно сказать, что именно убедило его в необходимости этой войны – хотя здесь довольно очевидна роль промышленных советников Гитлера, имевших обширные связи с американским капиталом. Видимо, они гарантировали ему пассивную роль США и Англии в грядущей войне с СССР.

Естественно, Гитлер был обманут. Европа, на радость Англии и США, получила четырехлетнюю кровавую мясорубку.

План войны с наступлением трех групп армий («Север», «Центр» и «Юг») в трех разных направлениях при постоянно расширяющемся фронте операций признан авантюрой уже давно. Удивительно, но первыми, кто признал его авантюрой были немецкие генералы. И среди критиков – Гейнц Гудериан, крестный отец немецких танковых войск, соавтор самой авантюрной из всех военных доктрин – «блицкрига», «молниеносной войны».

И он, и множество других генералов в своих мемуарах сетуют на риск войны на два фронта, на невозможность вести ее долгое время. Однако рискованный план был принят. Срок войны, по признанию самих немцев, определяли в два месяца. На больший срок не были рассчитаны ни запасы топлива, ни стратегические резервы. После этого по плану СССР терял всякую способность к обороне, и «коммунистическая система» должна была развалиться. Далее предполагалась не война, а оккупация. Стратегическое планирование заканчивалось на осени 1941 года. Высокий риск оборачивался столь желанной внезапностью. Такого авантюрного плана противник Германии просто не ожидал – как и в случае с наступлением против союзников летом 1940 года в Арденнах.

План войны против СССР, утвержденный 18 декабря 1940 года, предусматривал победу над Советским Союзом в ходе скоротечной летней, максимум летнеосенней кампании. Предполагался разгром основных сил советской армии западнее линии Днепр – Западная Двина, захват Киева, Москвы, Ленинграда, Донбасса и выход на линию Архангельск – Астрахань. Вермахту предписывалось «воспрепятствовать отступлению боеспособных частей в просторы русской территории».

Что же делал вермахт, чтобы все-таки выполнить эту невероятно сложную задачу в столь короткий срок? Наращивал численность? Не только. Поздней осенью и зимой 1940 года проводилось развертывание немецких танковых дивизий. 10 дивизий по 250–350 танков в каждой переформировывались в 20 по 150–200 танков. Общее число танков при удваивании дивизий не сильно увеличивалось, однако проводилось постоянное добавление к старым танкам новых машин. Интересно, что при этом численность автопарка и других вспомогательных частей (например, инженерных) в дивизиях не сокращалась.

Современные историки склонны говорить об этом развертывании как о прихоти Гитлера, высмеивая его дилетантизм в военных вопросах. Однако они упорно обходят вниманием тот факт, что боеспособность танковых дивизий, ударного кулака «молниеносной войны», определяется не только и не столько количеством танков в ней, сколько количеством вспомогательных средств – в основном автотранспорта. До того, как эти дивизии, прорвавшись в тыл противника, захватят железнодорожные станции и наладят движение поездов, единственным надежным транспортом будут оставаться собственные транспортные колонны танковой дивизии. А это – несколько тысяч автомашин, перевозящих абсолютно все – солдатские пайки, самих солдат, снаряды, горючее, запчасти.